ВОСПОМИНАНИЯ О КАТЕ ЯРОВОЙ
Прошло более тридцати лет, а все помнится, как вчера.
Впервые мы встретились с Катей на первом вступительном экзамене, когда поступали в июле 1983 года в Литературный институт им. Горького. Катя поступала на отделение поэзии к именитому поэту-фронтовику Льву Ошанину, я – на переводческое отделение (финно-угорские языки) к Юрию Богачеву.
Первый экзамен – сочинение на тему: «Подвиг советского народа в Великой отечественной войне».
Помню, что я писала сочинение по повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие». Повесть я хорошо знала, судьбы героинь, почти наших ровесниц, были мне близки и понятны, но написав сочинение, я почувствовала, что меня «бросило в жар», отпросилась в женскую комнату, умылась холодной водой, привела себя в порядок.
Вернулась обратно в аудиторию и увидела в коридоре яркую молодую женщину с чуть раскосыми глазами и модной стрижкой каре, направляющуюся в заведение, которое только что покинула я. Одета женщина была красиво и продуманно: в брусничного цвета платье и точно такого же необычного оттенка летние босоножки. Мы с Катей встретились глазами: «Красавица! Похожа на Анастасию Вертинскую!» – подумала я. Почему она поступает к нам, а не в театральный?»
Мы обе хорошо сдали экзамены в Литинститут и поступили! Вот это было счастье и подарок Небес!
Мы занимались на разных семинарах и встречались на лекциях достаточно редко. Иногда могли перемолвиться словом, не больше. Мы симпатизировали друг другу, но каждый был занят своим. У Кати уже была семья и маленькая дочка, я же жила с родителями, искала свою любовь…
Я видела, что Катя иногда приходит в институт с гитарой, но никогда не слышала ее песен, да, честно сказать, и не интересовалась ими…
Я была влюблена и влюблена довольно безнадежно… Предмет моего многолетнего обожания был сыном известного поэта-барда, сначала он проявлял ко мне интерес, а потом взял «долгую паузу», которая, как потом оказалось, затянулась на годы…
И вдруг однажды, курсе уже на втором, проходя по коридору мимо поющей для нескольких человек Кати, я вдруг услышала обжигающие строки песни «Не упускай меня сквозь пальцы, как песок…»
Я остановилась… Подошла и села рядом... Я вслушивалась в каждое слово Кати. Какой у нее приятный голос. Какие стихи… Как же тут все правильно сказано! Каждое слово попадало в мое израненное сердце! Откуда она знала все, что чувствую я? Дальше цитирую:
«Не выпускай меня из виду. Не впускай в себя сомненье. Я жива. Еще жива! Пока мы живы, зазвучат слова пускай, слова твои, слова любви, мои слова…»
Мне хотелось выкрикнуть эти ее строки на весь Литинститут и на весь Тверской бульвар!
Почему мой возлюбленный пропал и больше мне не звонит?
Пусть не своими словами, а словами Кати, я донесу до него свою боль, свое одиночество.
Я спою ему Катину песню.
Он должен все понять.
Мы встретимся. Ведь он учится совсем рядом в Мерзляковском переулке, между нами пятнадцатиминутное расстояние пешком. Почему он никак не может преодолеть его и зайти ко мне в Литинститут?
«Ты говоришь: «Сейчас не время, подожди», – продолжала петь Катя.
Не усомнюсь сегодня в мудрости твоей.
Но завтра могут хлынуть новые дожди
Из новых песен, новых лиц, иных людей…»
Я подошла к Кате: «Это твоя песня?»
– «Да, – спокойно ответила она. – Тебе понравилось?»
– «Очень! А еще песни у тебя есть?»
– «Да, много!»
– «Принеси мне кассету!»
– «Хорошо, завтра же принесу».
…Катя положила свою гитару в футляр, тряхнула рыжеватой челкой, и мы пошли слушать очередную лекцию нашего профессора.
У нас преподавали неординарные личности: величественная Тахо-Годи, вторая жена легендарного академика Лосева, знаток Серебряного века Владимир Павлович Смирнов, самобытный Константин Кедров, всезнающий и парадоксальный Станислав Бемович Джимбинов.
Время на дворе стояло особенное, интересное, предперестроечное…
Когда Катя принесла мне две кассеты со своими песнями, я была по-настоящему взволнована ее глубокими стихами, их мелодичностью, смелостью автора, многоцветной палитрой ее поэтического дарования, бескомпромиссностью содержания, точным попаданием в цель. Осечек не было!
Такая женственная, очаровательная молодая женщина имела, похоже, мужской склад ума, мыслила глобально, пела о Сумгаите, Афганистане, о валютных «Березках», о том, что «нам испортило погоду ВКП и маленькое «б».
И, конечно, она не забывала об отъезжающих «за бугор» друзьях...
«Вот и вы, о Господи, и вы
уезжаете, меня оставив нищей…
Рвутся узы, визы, вызовы…
Не спасти корабль. Пробито днище… Прощайте…
…Но зато я знаю, где душа.
Там, где боль от нашего прощанья. Прощайте…», – выдыхала Катя.
Я тоже чувствовала свою душу. Мое сердце билось в унисон с Катиным. Всю ночь я слушала ее песни, потом дала их послушать своему отцу.
Он нашел Катю талантливой и смелой, но особенно его тронула песня «Отец мой, ты меня недолюбил…»
«Пригласи ее как-нибудь к нам, – сказал мой папа. – Я бы хотел увидеть твою отчаянную сокурсницу. В наше время ей за такие песни не поздоровилось бы. Да и теперь она многим рискует…»
«Ты не боишься все это петь?» – как-то спросила я Катю после лекций по научному коммунизму. «Нет, – улыбнулась Катя, – хотя про меня чего только не болтают злые языки. Например, что я не только бард, но и майор КГБ по совместительству».
В наших отношениях Катя была моей наставницей по жизни. Старшей подругой. Всегда готова была поделиться своим женским опытом, от чего-то оградить, помочь что-то осмыслить. Когда, так и не дождавшись ответных чувств от моей первой любви, я познакомилась с интересным молодым человеком, полюбила его и вскоре вышла за него замуж, Катя, увидев жениха, констатировала: «Хороший мальчик, но сильно сомневаюсь, что он будет твоим единственным мужем». И оказалась права. Сама она была замужем несколько раз, дружила со всеми своими бывшими мужьями, вызывая этим у кого-то удивление, у кого-то восхищение. «Катюш, ты что, за всех своих мужчин выходила замуж?» – спросила я ее как-то. «Что ты? – засмеялась она. – Если бы за всех, знаешь, сколько бы у меня мужей было!»
Она жила на полную катушку, торопилась жить, любила в полную силу, не щадила себя, отдавала себя всю, без остатка.
Это чувствовалось и в личных отношениях, и на концертах.
Прогрызаю я плаценту,
Рву зубами пуповину,
Жить хочу на сто процентов,
Не хочу наполовину!
...Помню, Катя пригласила нескольких человек с нашего курса на свое выступление в Гидрометцентре СССР. Публика здесь работала интеллигентная, Катины песни знали и встречали ее «на ура».
«Не в химчистке и не в бане,
Не в киоске, не в ларьке.
Я живу себе в нирване
В самом Красном уголке», – задорно начала она.
Провожали ее овациями и цветами. Возвращались домой вместе. Цветов было столько, что их невозможно было унести, Катя щедро раздаривала их нашим общим сокурсницам.
Щедрость – еще одна из черт Катиного характера. «Могу жить очень бедно, отказывая себе во всем, а могу и богато», – как-то сказала она мне сквозь шум поезда метро. Эта фраза, как и многие другие фразы Кати, запомнилась мне надолго… Это было еще до гигантского расслоения нашего общества, еще до того, как все круто в одночасье изменилось.
Катя была мудрая от природы и все словно предугадывала, предчувствовала, видела наперед.
Как же интересно было с ней разговаривать!
…Удача была еще и в том, что мы жили с Катей по московским меркам недалеко друг от друга. Я в пролетарском районе Текстильщики, а Катя чуть дальше от центра, на «Ждановской».
Позже ее переименуют в еще менее благозвучное «Выхино».
Два раза Катя побывала у меня в гостях. Познакомилась с моим отцом. Я же, в свою очередь, рассказала о Кате и ее стихах своей маме, известной поэтессе-шестидесятнице Тамаре Жирмунской, и она, будучи составителем сборника «День поэзии» 1989 года, посвященного 100-летию Анны Андреевны Ахматовой, напечатала Катины стихи: «Красный уголок» и «Проводы друга». Это была первая и единственная публикация гражданской лирики в России при Катиной жизни.
Пять лет в Литинституте пролетели очень быстро. Вот уже и защита диплома. Катя, как всегда, была со своей гитарой, защитилась на «отлично». Я часто замечала, что наши преподаватели относились к Кате как-то по-особенному, почти на равных, что ли, и безусловно не только учили ее, но и чему-то учились у нее самой. Лев Ошанин всегда выделял Катю, позже он скажет ей, что впервые присутствует на защите диплома «девушки с гитарой». Обычно у нас защищались поэты, но еще никто не пел…
В тот день диплом защищали трое: Катя, поэтесса из Абхазии Гунда Сакания и Артур Доля, выпускник того же Ошанина.
«Бывают времена, когда не держит воздух», – декламировал Артур. Я взглянула на Катю: как прямо она держала свою спину, как изящно склонялась к гитаре, как переливчато звучал ее приятный по тембру голос. «Уж Катю-то воздух точно удержит», – подумала тогда.
Бредем вслепую, в темноте, теряя ориентиры,
Уже не ведая куда – вперед или назад.
Давно погасли факела, развенчаны кумиры,
Кто уцелел – бредет, ползет на ощупь, наугад.
Глаза привыкли к темноте – к ней быстро привыкают,
Ни шагу вбок, поможет Бог, закончится тоннель.
А те, кто сзади, впереди идущих понукают
И твердо знают: средства все оправдывают цель.
…И все же заканчивала она свое выступление в тот памятный день на оптимистической ноте:
А в темноте мы все равны и все равно какие,
А стать белей и чище стать и смысла вроде нет…
Но не покинет вера нас, надежда не покинет –
Ведь впереди там должен быть в конце тоннеля свет!
После защиты моего диплома поехали отмечать важное событие ко мне домой, в Текстильщики. Общими усилиями накрыли красивый стол. Катя воскликнула восхищенно: «И ты сама все это приготовила? Боже мой, какая же ты умница!» Хотя готовила в тот день не только я, мне было приятно!
А Катя допоздна все пела, пела... Это был незабываемый вечер…
Я всегда думала, была почти уверена, что Катя – очень здоровый, выносливый человек и будет жить долго. Как талантливы были ее стихи и музыка… Как прекрасно ее лицо… Как совершенна была ее стройная фигура… Как любила она плавать и загорать! Какой смуглокожей и энергичной приезжала из Грузии и Крыма!
В каких потрясающих нарядах щеголяла около Дома Герцена, затмевая всех литинститутских модниц.
«Это мне привез мой первый муж из-за границы, мы дружим до сих пор, – небрежно роняла она. А эти сапоги я купила у одной спекулянтки».
Катя умела держаться по-свойски. Общалась с самыми разными людьми, не делая разницы между именитым литератором и студентом из небольшого городка… Насколько я помню, все пять курсов Катя просидела за одной партой с Сашей Кувакиным, молодым поэтом из Воронежа. Поговаривали, что Саша много лет влюблен в Катю, был неравнодушен и ко мне. Сама Катя считала, что мы с ней здорово похожи внешне. Да и прически – "каре" – у нас были один в один… Катя шутила по этому поводу: «У Саши Кувакина стойкий вкус».
Саша сам одаренный человек, он тоже учился в семинаре Льва Ошанина. Его стихотворение:
Женщина, беспечное созданье.
Из ребра Адама своего,
Отошла на поиски страданья.
И в конце концов нашла его.
С институтских времен – одно из моих любимых.
Когда Катя рассталась с мужем, продолжала по-прежнему без пропусков ходить на все лекции в Литинституте, держалась стойко, но по напряженному выражению ее лица чувствовалось, что она переживает нелегкие времена.
Потом она снова влюбилась и появились новые замечательные стихи – цикл «Гамма»
Я жить здесь хочу всегда –
В краю янтаря и тмина.
Где плачут навзрыд поезда
И ветер холодный в спину, в спину...
Как-то герой Катиного нового романа пришел к ней в Литинститут. Я увидела его и была страшно разочарована.
И вот ему она посвящала такие пронзительные стихи?! Как такое возможно? Что она в нем нашла? Почему он вызывал у Кати такие неистовые чувства?
Позднее я поняла, что у Кати особый дар, она видела этого человека глазами любви, все это было в самой Кате – и страсть, и преданность, и желание обрести наконец свой дом.
Бог забрал ее к себе так рано, в самом расцвете творческих сил, возможно, потому, что ей было уже многое открыто.
Катя двигалась так стремительно, что, пройдя свой путь лишь наполовину, созрела нравственно, духовно – и Бог призвал ее к себе, к своему Престолу.
ноябрь 2016, Москва
|